СБОРНИК СТИХОТВОРЕНИЙ Ю.П.КУЗНЕЦОВА "ГРОЗА"

                   ПОЭЗИЯ Ю.П.КУЗНЕЦОВА

Уже при жизни поэта было опубликовано более 20 сборников его стихотворений!

Давайте начнем с самого начала! Мы расскажем Вам о первом сборнике «Гроза», изданном в Краснодаре в 1966 году.

Для сборника характерна сложная образность, философичность, обращение к мотивам славянской языческой мифологии. Стихи посвящены актуальным вопросам и явлениям текущей жизни общества, в том числе острым проблемам действительности.

         Предисловие к сборнику стихов «Гроза».

Стихов пишется сейчас много. Стихи пишут почти все. Это, конечно, хорошо, приятно. Но истинная радость – вдруг увидеть в этом потоке стихов настоящее, живое слово, неподдельную истинную поэзию. Мы, уже «стареющие поэты», в таких случаях радуемся, как будто встретились со своей юностью.

 Такое произошло со мной в Краснодаре, на семинаре молодых писателей. На этом семинаре меня очень обрадовали стихи Юрия Кузнецова. В его стихах уже была биография, судьба поколения, молодость и свежесть восприятия мира. Юрий Кузнецов очень молод, но уже много повидал, был в армии после школы, работал в милиции, служил  в армии на острове Куба.

Михаил Львов

Стихотворения из сборника Ю. П. Кузнецова «Гроза»

Слезы России

Со страны начинаюсь,

С войны начинаюсь…

Отец мой окончен войною,

В чистом поле его,

Прорастая, распяло жнивье.

Я завернут в войну, как в портянку.

Россия стоит надо мною.

Как круги под глазами,

Траншеи на бледном лице у нее.

Мир, залатанный свастикой,

В улицы входит родные.

Чистит немец ботинки

Родимою щеткой овсов.

Мама, мама, не плачь!

Ты утри свои слезы, Россия!

Слезы, длинные, как отступления наших суровых отцов.

Продолжаюсь войной,

Продолжаюсь страной,

Подымаюсь, весь белый в березе,

Весь в мартенах,

Весь в мышцах,

Весь в розах с шипами ракет.

Но кричат до сих пор,

Высыхая, те скорбные слезы.

И от них ни забвенья, ни сна

Моему поколению нет.

Созерцательность

Не будьте созерцательными, люди,

Как безответственными вы не будьте!

Ведь у эпохи на виске стучат,

Как учащенный пульс, шаги солдат.

Бессонница моя настороже

К тем людям, чье спокойствие фальшиво,

Чья созерцательность построила уже

Воздушный замок атомного взрыва.

Полет

Вот взлетаю с родного порога

В непочатые годы свои.

Музыкальное чувство полета –

Как высокое чувство любви!

Прямо в радугу!

В золото прямо!

Лишь отчаянно, сердце гуди!

В поцелуй,

Как в воздушную яму,

Я валюсь,

Обмирая в груди.

Невесомость любви вроде чуда.

Я горю на прозрачном огне.

Я лечу! Я люблю!

Это чувство,

Как талант, как свобода,

во мне.

Триптих мирской

Есть люди открытые, как пустые квартиры,

Не понимают своей пустоты.

Кичатся они простотою картинно,

А в этом как раз ведь и нет простоты.

Они вам поддакнут остротой дешевой

И сытой улыбкой сверкнут до ушей.

Они козыряют открытой душою,

А есть ли что в этой открытой душе?

Как мне ненавистно и как мне постыло,

А я ведь спешил сквозь тревоги и дождь.

Есть люди – как будто квартиры пустые,

Свободно входи – ничего не найдешь.

 

                          Красота

 Я красотой встревожен дерзкой.
Жизнь проносил на высоте.
Но в ней по совести все делал,
И даже не по красоте.
 
Я от привычек был зависим,
От светофоров и одежд,
От парикмахеров и писем,
От устоявшихся надежд.
 
Мне нелегко зависеть было.
Я все, как ерунду, бросал.
Ведь красота меня слепила!
Я светофоры забывал.
 
Она цвела со мною рядом,
И были дни моей мечты,
Как высший принцип, как порядок,
Зависимы от красоты.
 
 
Я никогда не успокоюсь –
Вся жизнь сияньем залита.
И красота идет, как совесть,
И совесть – будто красота.
 
***
 
В утренней деревеньке
В крупной росе лопухи.
Белые, как вареники,
Прыскают петухи.
 
Срываются неуклюже
С расшатанного плетня.
Бегу по росе, как по луже,
Рубаха сердцем полна.
 
Солнце о росы чиркает,
Искры трещат о зенит.
В груди у меня чирикает,
Толкается и звенит.
 
И чуточку, может, сонный
Прямо передо мной –
Молочный, свежеснесенный,
В пуху еще
                     шар земной.
 
                       Тишина
 Прочь, подушка, примятая снами!
Распахнуты окна.
Подоконник, зарытый в цветы,
Ароматы струит.
И такая кипит тишина,
Что боишься оглохнуть.
И на всю тишину
Только слышно, как сердце стучит.
Дождь, сгоревший дотла,
Чуть дымится. Луна на приколе.
От арбузного запаха мокрых созвездий
Укрыться невмочь.
Я глаза закрываю
И слышу, как счастье приходит.
И мне жалко людей,
Которые спят в эту ночь.
 
                 Триптих о возрасте
 1.
Нынче молодость. Жалоб не будет.
Этот возраст нам дан, как стихи.
Но на медленном пламени будней
Мы сгораем, как еретики.
 
Как кулак, разжимаются молнии…
Очень трудно и очень легко,
Очень страшно – окончится молодость,
А до смерти еще далеко.
 
2.
Что юность думать заставляет?..
Быть может, миллионы лет
Природы чувство остывает
И переходит в интеллект.
 
Я принял всех стихов дороже
Крутого времени печать.
И то,
Что есть
                               меня моложе,
Стал с удивленьем замечать.
 
3.
Я возраст очень смутно понимал,
Я чувствовал в нем трудную науку.
Но мудрость в сеть своих морщин поймал,
Поймал улыбку узкую, как щуку.
 
Дрожат моря – так губы ищут слов,
И вскрыты до созвездий небосводы.
Но, обдирая плавники стихов,
Сквозь сеть морщин мои уходят годы.
 
Я слышу, ненавидя и любя:
Во мне, как ясность, возраст происходит.
Приходит боль тревоги за себя,
Ответственность за жизнь свою приходит.

 

              Триптих поэтический
 1.
Жизнь правильно течет – как я хочу.
По вечерам в моей квартире мирной
Сверчка включает вечность. Я хожу
Взад и вперед вокруг какой-то мысли.
 
Вдруг стол, вдруг лист, два-три карандаша. –
Присесть бы, что ли, отдохнуть бы, что ли?
Я на поэзию сажусь, как на ежа,
Раскрыв глаза от удивления и боли.
 
2.
Бродим, замирая и смеясь,
И в девчонок, как в ромашки, верим.
Только будни сглаживают нас
Так, как волны сглаживают берег.
 
А ведь мы не думали всерьез,
Что, тоскуя и толкаясь рядом.
Погибают без стихов ребята,
Как курильщики без папирос.
 
Что у жизни сможем подсмотреть?
Первый снег пылает, остывая.
Обрывают нас стихи,          
                                       как смерть,
Юными навечно оставляя.
 3.
Не выходят стихи.
Ну и ладно. Забуду, как малость,
Стол, чернильницу, сердце,
Решительно влезу в пиджак.
Выйду в ночь, как в отставку,
Скрипя кулаками в карманах,
Саркастически вольные толстые губы поджав.
 
Мама, мама, ваш сын неудачник.
Ваш сын неприкаянный ходит.
Разве можно так долго ходить?
Разве можно так часто курить?
Не выходят стихи.
Понимаете, жизнь не выходит.
Может,
                  время жениться
И шлепанцев пару купить?
Я горю белым светом
                               своих неподкупных бессонниц,
Со стихов, как с ума, как на нет,
                                   как с распятья схожу.
Я лопату беру и копаю в том месте,
                                                           где совесть.
Ненавижу стихи!

Лучше сад для людей посажу. 

 

Современная критика о Ю.П.Кузнецове

Современная критика

Под маской сверхчеловека

О Юрии Кузнецове беседуют Сергей Куняев и Марина Струкова

Интервью печатается в сокращении

 

19.04.2015, 15:34

Марина Струкова: Как Кузнецов воспринимал критику собственных стихов? Сергей Куняев: Он не терпел глупостей ни в каком виде – ни благожелательных, ни отрицательных. Если считал, что к нему подходят без ума, без необходимого вчитывания в его стихи, без, если угодно, определённой проницательности, то даже самые высокие слова о своей поэзии он отметал напрочь. Мне доводилось держать в руках журнал «Московский вестник» со статьёй о поэзии Кузнецова, имя критика здесь не имеет значения, имеет значение факт: статья была чрезвычайно высокого тона с самыми благожелательными оценками, и я видел пометки на полях этой статьи, сделанные Юрием Поликарповичем. Слова «дурак» и «идиот» чередовались друг с другом. Возникали и такие примечания: «Да что это такое? Он, что, с ума спятил?» Статья была исчеркана вдоль и поперёк, и такие комментарии шли на полях журнала от первой до последней строки. То есть обольстить этого человека критикой было невозможно, польстить ему – тем более. Ему было не привыкать к скрещиванию лезвий и к леденящим искрам вокруг своего имени. Цену всему этому он знал хорошо. И у него было абсолютно чёткое, адекватное, ясное понимание своей значимости, своего бытия на этой земле и в мире литературы. Вот это, наверное, самое главное.   Марина Струкова: Как-то в коридоре «Нашего современника» я увидела большую стопку отвергнутых Кузнецовым рукописей. Считая, что такой придирчивый человек мог отбросить и талантливые вещи, просмотрела её, но, действительно, хороших стихов там не оказалось… Кузнецов был скуп на похвалы, но о ком-то из современных авторов он ведь отзывался положительно?   Сергей Куняев: Знаю наверняка: талантливые вещи мимо него не проходили. Что безоговорочно летело в мусорную корзину – это графомания, а также стихи его подражателей. Вот кого он поистине терпеть не мог, так это стихотворцев, которые начинали подражать ему. Как только он это замечал, этот человек оказывался за порогом его кабинета, а его стихи, действительно, оказывались в мусоре. Иных вариантов не было. Что касается поэтов, которых Кузнецов ценил. Он высочайше отзывался о Николае Тряпкине. Высоко оценивал стихи Светланы Кузнецовой. Безусловно, уважал творчество Николая Рубцова. Могу назвать и Анатолия Передреева. Из более молодых отмечал Геннадия Фролова, Евгения Чеканова. Но далеко не всё оценивал положительно и у них. Предельность, точнее запредельность его требований, могла многих даже и сломать.   Марина Струкова: Характер Юрия Поликарповича некоторым казался диктаторским, несколько высокомерным. Но поэтесса Диана Кан, которая общалась с Юрием Кузнецовым, считает, что его надменность была только маской, за которой скрывался человек добрый, ранимый и даже наивный. Критик Кирилл Анкудинов пишет, что, по его мнению, резкие высказывания Кузнецова о тех или иных классиках и о «женской» литературе были частью его стратегии. Так создавал ли Кузнецов свой имидж осознанно или просто прятался под маской сверхчеловека от жестокого мира?   Сергей Куняев: Человек он был очень тонкий внутренне. Я в этом убедился, пообщавшись с ним в стенах редакции в эти годы. Тонкий, ранимый и, на самом деле, очень добрый. Что, казалось бы, чисто внешне совершенно в нём не просматривалось. Но при этом более-менее тесное общение с ним рисовало именно такую картину. Никакой наивности в нём, конечно, не было в помине. Такие люди, как он, наивными не бывают. Да и таких, как говорится, на Земле-то немного. А что касается стратегии или имиджа, подобные понятия в принципе неприменимы к Кузнецову. Это было абсолютно естественное поведение. И при всей непривычности для слуха его высказываний или манер, непривычных на общепринятый взгляд, у меня лично никогда не возникало сомнений в абсолютной искренности того, что я когда-либо от него слышал.   Марина Струкова: А каковы были политические взгляды Юрия Поликарповича, он был патриотом или националистом? Но и патриоты бывают разные – есть монархисты, есть социалисты, есть евразийцы… А может быть, Кузнецов был аполитичен и брезгливо относился к политике?   Сергей Куняев: Он брезгливо относился к политикам. А что касается политики в высоком смысле этого слова, то от неё не был свободен ни один поэт в России ХХ века, начиная с Блока. Как можно назвать аполитичным поэта, который пишет триптих «Я в Мавзолей встал в очередь за Лениным…»? Который дал такую панораму политических деятелей в поэме «Сошествие в ад»? У которого есть цикл, посвященный Сталину? Как может быть аполитичен поэт, для которого глубинный смысл бытия сопрягают все нервные узлы истории и современности. Касательно умонастроения Кузнецова, его направления – то, что он был русский патриот, в этом никто и никогда не мог усомниться с самого начала. И в то же время он был человеком вселенских устремлений. Вот поэт говорит: «И снился мне кондовый сон России, что мы живём на острове одни. Души иной не занесут стихии, однообразно пролетают дни». То есть Россия кажется отдельным от всего мира островом. Но что идёт с этого острова, какие лучи всё пронизывают? Его же интересовали все эпохи, все герои. Он беседовал с мировыми подвижниками религии, философии, литературы. Для него имели огромное значение истоки человечества, и являлись равновеликими былины, Евангелие и «Поэтические воззрения славян на природу» Афанасьева. Вспомним его поэтическое переложение Митрополита Иллариона «Слово о Законе и благодати». Он сам взялся за этот истинно подвижнический труд, чтобы современным русским языком передать основную мысль: благодать превыше закона. Что было объявлено на Руси более тысячи лет тому назад. В отношении Кузнецова надо говорить в целом о мировой философской мысли, о мировых философских системах, но в первую очередь о духовных подвижниках Древней Руси и их последователях. Думаю, он во многом разделял взгляды своего друга и собеседника Вадима Валерьяновича Кожинова. Считал, что Россия – это особый мир. Это Евразийская держава, но не Европа плюс Азия, а именно Евразийская держава в своей особости, в своей горизонтали, удерживающей мир.   Марина Струкова: У него действительно есть что-то напоминающее ирландского поэта Йейтса…   Сергей Куняев: Об этом писал Анкудинов. Не могу согласиться с тем, что можно впрямую прочерчивать такую линию, какую прочерчивает он. Наверное, здесь мы вправе говорить не о Йетсе, а тогда уже о Шекспире. Короткий эпизод из личного общения: только-только появилась напечатанная в журнале часть поэмы «Путь Христа» – «Сошествие в ад». Захожу в кабинет Кузнецова. Решил пошутить. Говорю: «Что, Юрий Поликарпович, пошли по следам Данте?» Он даже не улыбнулся. Более того, не повернул головы в мою сторону. Смотрел перед собой, я видел, как напряглись скулы, лицо слегка побелело, и он, будто досадуя на мелочность вопроса, на моё какое-то полное его непонимание, произнёс буквально так: «Данте?.. – и после тяжёлой свинцовой паузы, – Данте мелко плавал по сравнению со мной». Это было сказано абсолютно серьёзно. И, считаю, если кто из современных поэтов имел право на такие слова, так только он.

С.С.Куняев - критик и историк русской литературы