Дорогие читатели!
На данной страничке мы будем публиковать заметки литературных критиков, поэтов, писателей, деятелей культуры о творчестве Ю. П. Кузнецова.Современник Юрия Поликарповича, наш земляк, критик и литературовед Ю. Селезнев писал, что его стихи – «единая поэма, своеобразный поэтический эпос», потому что в произведениях явно ощущается единство и борьба трагического и эпического начал. Кузнецов – один из самых ярких авторов второй половины XX века и в то же время один их самых загадочных.«Сумеречного ангела русской поэзии», как называли его критики, обожествляли апологеты и ненавидели противники его иррациональной образности.Поэта, всколыхнувшего литературную элиту семидесятых строчкой «я пил из черепа отца», сегодня считают наследником Ф. И. Тютчева и ставят в один ряд с И. А. Бродским и Н. Рубцовым, его стихи продолжают будоражить умы современников. Обращаясь к мифам, снам, фантастике, Ю. Кузнецов сумел выразить весь драматизм русского исторического опыта.
Размышления литературоведа В. Н. Баракова, высказанные в рецензии на книгу критика С. Ю. Куняева «И бездны мрачной на краю…»
Станислав Куняев страдающим сердцем поэта проник сразу и всецело в тайну кузнецовского замысла, разогнав чужие мутные и рваные мысли, не освещенные правдой любви – а ведь только она и способна понять, простить и оценить душу человеческую!
С. Ю. Куняев – русский поэт, публицист, литературный критик, главный редактор журнала «Наш современник»
Объем знаний о мире был ему дан сразу, а потому он жил и писал, отстраняя от себя многое, что связано с возрастом, личной жизнью, реальными событиями, лирическим воздухом.
Юрий Кузнецов подходил к оценке поэзии с самой высокой меркой, и не его вина, что большинство современников не выдержали этого экзамена.
Вообще Кузнецов смело, хотя и рискованно, отзывался о любых поэтических авторитетах, а критики неистовствовали.
Куняев приводит цитату Кузнецова:
«Когда я усмотрел в моем любимом Блоке провалы духа, условный декор и духовную инородность и отметил это в поэме «Золотая гора», то вызвал волну лицемерного возмущения: как-де посмел! И стали открывать такое: я не согласен с Пушкиным! Я жесток к женщине! У меня не коллективный разум!! И вообще мои стихи вызывают недоумение! Первое, относительно Пушкина, чересчур, но лестно; второе и третье я отвергаю как недомыслие, а насчет недоумения могу только сожалеть...» (Ответ на вопросы анкеты. – Текст : непосредственный // Литературная учеба. – 1979. – № 3. – С. 126).
Что касается Пушкина, то Кузнецову припомнили в свое время и строчки из поэмы «Золотая гора», на которой «Пушкин отхлебнул глоток, Но больше расплескал и статью «О воле к Пушкину». С некоторыми оценками пушкинского творчества в ней, действительно, трудно согласиться. Однако, основной пафос статьи (и этого критики не заметили напрочь) направлен не против великого поэта, а против замшелости, против стереотипов в восприятии гениальной поэзии, крепко в нас засевших и мешающих проявить свою «волю к Пушкину». Юрий Кузнецов ругал не Пушкина, а ту часть русской лирики после Пушкина, которая однобоко восприняла и исказила его некоторые традиции. Так что идеалы Кузнецов никак не «задевал», а просто «смотрел на них глубже, чем принято смотреть».
Пушкин «пригубил» от чаши мифологических откровений, от мистической реки вечности, написав «Анчара» и «Пророка», но «больше расплескал» во все стороны десятки и сотни жанровых заготовок, необходимых для будущей русской литературы. Потом явились и Гоголь, и Лермонтов, и Достоевский, и Лев Толстой – и все они были благодарны Пушкину за эту творческую жертвенность. А Кузнецову, «богатырю русской поэзии», была нужна глубина, и только глубина: «Юрий Поликарпович, – замечает Ст. Куняев, – неодобрительно и почти брезгливо относился ко всему личному, по его суждению, приземленному и недостойному витать в высших олимпийских сферах...Мировоззренческий спор Поликарпыча с Пушкиным, – размышляет далее автор книги, – то исчезал, то возникал снова, продолжаясь всю жизнь». Он очень и очень подробно прослеживает, как развивался этот спор, как проникал в другие темы поэта, например, в тему кровного родства. Ст. Куняев приводит цитаты из Ю. Кузнецова, обращавшегося к Пушкину на протяжении всего творческого пути.
Порой возникает впечатление, что вся книга о Кузнецове вышла из этого сравнения - спора. Неслучайно на ее обложке классики стоят рядом, Кузнецов – чуть ниже. К слову, Пушкина Куняев знает великолепно, цитируя «наше все» всегда к месту.
Фигура А. С. Пушкина стоит в центре повествования, но не только она. Поэзия Кузнецова, как об этом убедительно пишет Ст. Куняев, удивительным образом соприкасалась с творчеством А. Блока, О. Мандельштама, М. Светлова, А. Прасолова и других поэтов, которых Юрий Кузнецов, как один из наиболее образованных литераторов России, знал, конечно, не понаслышке, а весьма глубоко, многие стихотворения декламировал наизусть.
В книге множество проницательных наблюдений, мыслей, не переходящих в выводы – автор дает возможность другим пройти по «железному пути» Юрия Кузнецова.
Заключительные главы книги рассказывают о последнем, самом главном, подвиге Ю. Кузнецова, создавшего поэтическую трилогию о Христе, поэму «Сошествие в ад» и незавершенную – «Рай». С середины 1990-х годов Юрий Кузнецов совершил сверхмощный рывок, он все свои силы бросил на алтарь дерзновенной по замыслу и величественной по исполнению цели: «Задача была приблизить Иисуса к душе русского человека. Я ее выполнил».
«Между тем за публикацию поэмы в журнале, – рассказывает Ст. Куняев, – высказались, кроме Дмитрия Дудко, и Вадим Кожинов, и Владимир Личутин, и Николай Лисовой.
Против были протоиерей Александр Шаргунов и мой друг Владимир Крупин». Особенно непримиримой была рецензия о. Александра.
Думается, что здесь произошло недоразумение, связанное с принципиальным различием поэзии (мышления в образах) и богословия.
Для Юрия Поликарповича создание этой поэмы, – пишет Ст. Куняев, – было его личным, его собственным путем к Богу и к спасению души».
Не буду вдаваться в подробности и предположения (например, о том, что в образе Монаха Юрий Кузнецов вывел Святителя Игнатия Брянчанинова), так как не силен в богословии, но приведу оценку современного священноначалия: «Культура является богозаповеданным деланием человека... и способна быть носительницей благовестия... когда влияние христианства в обществе ослабевает или когда светские власти вступают в борьбу с Церковью» (из «Социальной концепции Русской Православной Церкви» (2000)). Если искусство способствует спасению человеческой души, то оно полезно, если ведет ее к погибели – греховно.
К последним поэмам Юрия Кузнецова критики подходили в большинстве случаев традиционно, со своей меркой, не понимая истинной природы символа, не разглядев его духовной основы. Кроме того, их надо анализировать в контексте всей поэзии Кузнецова, в движении его творческого времени.
Ключ к расшифровке этих произведений все тот же: Кузнецов, как поэт, воспринимал христианство мифологически: «Я долгие годы думал о Христе. Я Его впитывал через образы, как православный верующий впитывает Его через молитвы» («Воззрение»). Свое отношение к православной религии Кузнецов-человек выразил не менее четко: «Поэзия, конечно же, связана с Богом. Другое дело, что сама по себе религия, и особенно религия воцерковленная, может существовать без поэзии, в то время как поэзия без религиозного начала невозможна. Поэт в своем творчестве выражает всю полноту бытия, не только свет, но и тьму, и поэтому ему трудно быть вполне ортодоксальным, не в жизни, конечно, а в поэзии». Поэтому мы не можем и не должны переходить на личность поэта и оценивать его как православного христианина. Все то, что произошло в его душе, он унес с собой. А вот непостижимая тайна его поэзии будет манить нас всегда.
Размышления о судьбе и творчестве Юрия Кузнецова – одна из лучших, а может, и лучшая книга Станислава Куняева, награжденного за поэтическое и критическое мужество творческим долголетием.
Ю.П.Кузнецов
Под маской сверхчеловека
О Юрии
Кузнецове беседуют Сергей Куняев и Марина Струкова
Интервью
печатается в сокращении
|
19.04.2015, 15:34 |
|
|
Марина Струкова: Как Кузнецов воспринимал критику
собственных стихов? Сергей Куняев: Он не терпел глупостей ни в каком виде – ни
благожелательных, ни отрицательных. Если считал, что к нему подходят без
ума, без необходимого вчитывания в его стихи, без, если угодно, определённой
проницательности, то даже самые высокие слова о своей поэзии он отметал
напрочь. Мне доводилось держать в руках журнал «Московский вестник» со
статьёй о поэзии Кузнецова, имя критика здесь не имеет значения, имеет
значение факт: статья была чрезвычайно высокого тона с самыми благожелательными
оценками, и я видел пометки на полях этой статьи, сделанные Юрием Поликарповичем.
Слова «дурак» и «идиот» чередовались друг с другом. Возникали и такие примечания:
«Да что это такое? Он, что, с ума спятил?» Статья была исчеркана вдоль и поперёк,
и такие комментарии шли на полях журнала от первой до последней строки. То
есть обольстить этого человека критикой было невозможно, польстить ему – тем
более. Ему было не привыкать к скрещиванию лезвий и к леденящим искрам вокруг
своего имени. Цену всему этому он знал хорошо. И у него было абсолютно
чёткое, адекватное, ясное понимание своей значимости, своего бытия на этой
земле и в мире литературы. Вот это, наверное, самое главное. Марина Струкова: Как-то в коридоре «Нашего
современника» я увидела большую стопку отвергнутых Кузнецовым рукописей.
Считая, что такой придирчивый человек мог отбросить и талантливые вещи,
просмотрела её, но, действительно, хороших стихов там не оказалось… Кузнецов
был скуп на похвалы, но о ком-то из современных авторов он ведь отзывался
положительно? Сергей Куняев: Знаю
наверняка: талантливые вещи мимо него не проходили. Что безоговорочно летело
в мусорную корзину – это графомания, а также стихи его подражателей. Вот кого
он поистине терпеть не мог, так это стихотворцев, которые начинали подражать
ему. Как только он это замечал, этот человек оказывался за порогом его
кабинета, а его стихи, действительно, оказывались в мусоре. Иных вариантов не
было. Что касается поэтов, которых Кузнецов ценил. Он
высочайше отзывался о Николае Тряпкине. Высоко оценивал стихи Светланы
Кузнецовой. Безусловно, уважал творчество Николая Рубцова. Могу назвать и
Анатолия Передреева. Из более молодых отмечал Геннадия Фролова, Евгения
Чеканова. Но далеко не всё оценивал положительно и у них. Предельность,
точнее запредельность его требований, могла многих даже и сломать.
Марина
Струкова: Характер
Юрия Поликарповича некоторым казался диктаторским, несколько высокомерным. Но
поэтесса Диана Кан, которая общалась с Юрием Кузнецовым, считает, что
его надменность была только маской, за которой скрывался человек добрый,
ранимый и даже наивный. Критик
Кирилл Анкудинов пишет, что, по его мнению, резкие высказывания Кузнецова о
тех или иных классиках и о «женской» литературе были частью его стратегии.
Так создавал ли Кузнецов свой имидж осознанно или просто прятался под маской
сверхчеловека от жестокого мира?
Сергей
Куняев: Человек он был очень тонкий внутренне. Я в этом
убедился, пообщавшись с ним в стенах редакции в эти годы. Тонкий, ранимый и,
на самом деле, очень добрый. Что, казалось бы, чисто внешне совершенно в нём
не просматривалось. Но при этом более-менее тесное общение с ним рисовало
именно такую картину. Никакой наивности в нём, конечно, не было в помине.
Такие люди, как он, наивными не бывают. Да и таких, как говорится, на
Земле-то немного. А что касается стратегии или имиджа, подобные понятия в
принципе неприменимы к Кузнецову. Это было абсолютно естественное поведение.
И при всей непривычности для слуха его высказываний или манер, непривычных на
общепринятый взгляд, у меня лично никогда не возникало сомнений в абсолютной
искренности того, что я когда-либо от него слышал. Марина Струкова: А каковы были политические взгляды
Юрия Поликарповича, он был патриотом или националистом? Но и патриоты бывают
разные – есть монархисты, есть социалисты, есть евразийцы… А может быть,
Кузнецов был аполитичен и брезгливо относился к политике? Сергей Куняев: Он брезгливо относился к политикам. А что касается
политики в высоком смысле этого слова, то от неё не был свободен ни один поэт
в России ХХ века, начиная с Блока. Как можно назвать аполитичным поэта,
который пишет триптих «Я в Мавзолей встал в очередь за Лениным…»? Который дал
такую панораму политических деятелей в поэме «Сошествие в ад»? У которого
есть цикл, посвященный Сталину? Как может быть аполитичен поэт, для которого
глубинный смысл бытия сопрягают все нервные узлы истории и современности. Касательно
умонастроения Кузнецова, его направления – то, что он был русский патриот, в
этом никто и никогда не мог усомниться с самого начала. И в то же время
он был человеком вселенских устремлений. Вот поэт говорит: «И снился мне
кондовый сон России, что мы живём на острове одни. Души иной не занесут
стихии, однообразно пролетают дни». То есть Россия кажется отдельным от всего
мира островом. Но что идёт с этого острова, какие лучи всё пронизывают? Его
же интересовали все эпохи, все герои. Он беседовал с мировыми подвижниками
религии, философии, литературы. Для него имели огромное значение истоки
человечества, и являлись равновеликими былины, Евангелие и «Поэтические
воззрения славян на природу» Афанасьева. Вспомним его поэтическое переложение
Митрополита Иллариона «Слово о Законе и благодати». Он сам взялся за этот
истинно подвижнический труд, чтобы современным русским языком передать
основную мысль: благодать превыше закона. Что было объявлено на Руси более
тысячи лет тому назад. В отношении Кузнецова надо говорить в целом о мировой
философской мысли, о мировых философских системах, но в первую очередь о
духовных подвижниках Древней Руси и их последователях. Думаю, он во многом разделял взгляды своего друга и
собеседника Вадима Валерьяновича Кожинова. Считал, что Россия – это особый
мир. Это Евразийская держава, но не Европа плюс Азия, а именно
Евразийская держава в своей особости, в своей горизонтали, удерживающей мир.
Марина Струкова: У него действительно есть что-то
напоминающее ирландского поэта Йейтса…
Сергей Куняев: Об этом писал Анкудинов. Не могу согласиться с тем,
что можно впрямую прочерчивать такую линию, какую прочерчивает он. Наверное,
здесь мы вправе говорить не о Йетсе, а тогда уже о Шекспире. Короткий эпизод
из личного общения: только-только появилась напечатанная в журнале часть
поэмы «Путь Христа» – «Сошествие в ад». Захожу в кабинет Кузнецова.
Решил пошутить. Говорю: «Что, Юрий Поликарпович, пошли по следам Данте?» Он даже не улыбнулся. Более того, не повернул головы
в мою сторону. Смотрел перед собой, я видел, как напряглись скулы,
лицо слегка побелело, и он, будто досадуя на мелочность вопроса, на моё
какое-то полное его непонимание, произнёс буквально так: «Данте?.. – и после
тяжёлой свинцовой паузы, – Данте мелко плавал по сравнению со мной». Это
было сказано абсолютно серьёзно. И, считаю, если кто из современных поэтов
имел право на такие слова, так только он.  С.С.Куняев-критик и историк русской литературы В.Бондаренко, журналист, главный редактор газеты
«День литературы». Предисловие к двухтомнику «Русский миф»., 2021 г. На мой взгляд, Юрий Кузнецов –это последний великий поэт ушедшего века. С ним закончилась не русская поэзия (я оптимист и считаю,
что великие поэты были и будут всегда), но та русская традиционная поэзия,
которая у нас господствовала. Пожалуй, та национальная традиция, которую наиболее
ярко выразил Юрий Кузнецов, ушла вместе со старой Россией, вместе с ее
носителями, какими был и Николай Тряпкин, и Юрий Кузнецов. Для меня Юрий Кузнецов –поэт всемирного значения,
мировой культуры и даже мирового авангарда. Они ушли почти одновременно – два мировых
противовеса в русской поэзии: Юрий Кузнецов и Иосиф Бродский. Бездарям и у
либералов, и у патриотов дышать стало легче. У Юрия Кузнецова и Данте, и Гомер,
и олимпийские боги были сверстниками, собеседниками – это была поэзия мировых
идей и мировых стихий. Мы поскачем во Францию – город На руины великих идей. Но чужие
священные камни Кроме
нас, не оплачет никто… При этом с мировых олимпийских высот, с высот мирового авангарда он смело спускался вниз, в народный фольклор, находил себе место в русской традиции. Как говорил Евгений Рейн: "Он –один из самых трагических поэтов России от Симеона Полоцкого до наших дней. И поэтому та часть русской истории, о которой некогда было сказано, что Москва есть Третий Рим, кончается великим явлением Кузнецова…"  Кузнецова
Любовь Алексеевна, член Союза кинематографистов РФ. СИМВОЛИЧЕСКИЕ И МЕТАФОРИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ В ПОЭЗИИ ЮРИЯ
КУЗНЕЦОВА, ИЗ ТЕЛЕПЕРЕДАЧИ «ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА»
Вселенная существует во мне неотделимо.
Как в шаровом зеркале,
весь мир
во мне отображен.
Р.Л.Бартини "Цепь"
О себе поэт сказал так: «Свои первые стихи написал в
девять лет. И долго писал просто так, не задумываясь, что это такое, и не
заметил, когда стихи стали для меня всем: и матерью, и отцом, и родиной, и
войной, и другом, и подругой, и светом, и тьмой».
Поэтическая манера
этого автора ярко самобытна.
Необычная символика, богатство ассоциаций, масштабность смыслового ряда, энергичный «жест» - вот лишь некоторые приметы его
стихотворной манеры. Вокруг творчества этого поэта шли подчас предельно острые споры, но в этом нет ничего удивительного. Из
истории литературы хорошо известно, что споры вызывала поначалу работа многих,
в том числе и самых «бесспорных», на нынешний взгляд авторов.
Поэзия
Ю.П.Кузнецова трудна для
восприятия, и не столько из-за особой
сложности ее художественного языка, но в силу того, что поэт ставит перед собой
исключительно масштабные цели. Как
сказал о Юрии Кузнецове поэт Владимир Скиф:
Твоему закаленному духу, Чуть живая, внимает страна. Твоему абсолютному слуху Боль грядущего века слышна.
Читателю, впервые знакомящемуся с творчеством Юрия
Кузнецова, сразу заметно
стремление этого автора видеть и воплощать мир во всей беспредельности
его пространства и времени. Поэт говорит:
«Во всех мирах мы живы, но о том забыли, как о веке золотом». Юрия Кузнецова называли гением метафоры, но он
сказал так: «Я недолго увлекался
метафорой и круто повернул к многозначному символу. С помощью символов стал
строить свою « поэтическую Вселенную». Поэзия Юрия Кузнецова требует от читателя особенного духовного
напряжения. Я бы сказала даже так, что когда человек находится, в силу каких-то
причин, в жизненных обстоятельствах весьма напряженных, тогда он лучше всего и способен понять стихи
этого поэта. Тогда лучше слышна та
внутренняя грандиозная музыка его
стихов. Вот
начало одного их них. Когда все на свете тебе надоест, Неведомый гул нарастает окрест - То сила земная. Деревья трясутся, и меркнет луна, И раму выносит крестом из окна, Поля осеняя.
Земли не касаясь, с звездой наравне Проносится всадник на белом коне, А слева и справа Погибшие рати несутся за ним, И вороны-волки, и клочья, и дым - Вся вечная слава.
Одно из самых известных ранних стихотворений поэта называется «Атомная сказка»: Эту сказку счастливую слышал Я уже на теперешний лад. Как Иванушка во поле вышел И стрелу запустил наугад. И пошел в направленье полета По сребристому следу судьбы, И попал он к лягушке, в болото, За три моря от отчей избы. «Пригодится на правое дело»,- Положил он лягушку в платок, Вскрыл ей белое царское тело И пустил электрический ток. В долгих муках она умирала, В каждой жилке стучали века. И улыбка познанья играла На счастливом лице дурака.
Поэт стремится прозреть всю драматическую коллизию
«природа и человек», и отчетливо видна в
творчестве поэта коллизия «история и человек». Жизнь и смерть поменялись местами, Песня та же, погудка нова. Заколочено небо досками, На две трети деревня мертва. Словно вакуум высосал дебри, Триста верст от Москвы - глухомань. Русский гений не снится деревне. Городская мерещится дрянь. Диковатые серые лица В огородах мелькают порой. Пыль как
будто сама шевелится, Мглится бездна под каждой пятой.
Вот стихотворение, в котором звучит напоминание,
упрёк человеку и надежда. Не поминай про Стеньку Разина И про Емельку Пугача, На то дороженька заказана И не поставлена свеча. Была погодушка недоброю: Ты наломал немало дров И намахался ты оглоблею Посереди родных дворов. Дворов уж нет – одни растения, Как будто ты в краю чужом Живешь и мерзость запустения Разит невиданным козлом. Куда ты дел мотор, орясина? Аль снес за четверть первача, И все поешь про Стеньку Разина И про Емельку Пугача? Молчи, душа ты окаянная, Чтобы когда-нибудь потом Свеча горела поминальная Во граде Китеже святом.
Коренное свойство поэзии Кузнецова – это ее тяготение к эпическому
содержанию. И главной целью является для
него воплощение не своего личного голоса, но голосов истории, народа и
мирового бытия. Он осознает себя
только как исполнителя некой высшей воли. Так же ощущали себя и другие поэты, о которых мы говорили в прошлых
передачах. Творчество осознается ими не
как субъективное достижение некой исключительной личности, но как выпавший им
на долю дар «записывать» высшие слова, - дар тяжкий и порой мучительный.
Бывает у русского в жизни Такая минута, когда Раздумье его об отчизне Сияет в душе, как звезда.
Ну как мне тогда не заплакать На каждый зеленый листок! Душа, ты рванешься на запад, А сердце пойдет на восток.
Родные черты узнавая, Иду от кремлевской стены К потемкам ливонского края, К туманам охотской волны.
Прошу у отчизны не хлеба, А воли и ясного неба. Идти мне железным путем И знать, что случится потом. Лирика поэта
необыкновенно сильна и требует от читателя умения вчитываться в стихи, так же как симфоническая музыка
требует умения вслушиваться. Я в жизни только раз сказал «люблю», Сломив гордыню темную свою. Молчи, молчи… Я повторяю снова Тебе одной неведомое слово: Люблю, люблю!.. Моя душа так рада На этом свете снова видеть свет, Ей так легко, ей ничего не надо, Ей все равно
- ты любишь или нет.
*** Поманила молодость и скрылась. Ночь прозрачна, дума тяжела. И звезда на запад покатилась, Даль через дорогу перешла.
Не шумите,
редкие деревья, Ни на этом свете, ни на том. Не горите млечные
кочевья И мосты между добром и злом.
Через дом прошла разрыв-дорога, Купол неба треснул до земли. На распутье я не вижу бога. Славу или пыль метет вдали?
Что хочу от сущего пространства? Что стою среди его стремнин? Все равно на свете не остаться. Я пришел и ухожу один.
Прошумели редкие деревья И на этом свете и на том. Догорели млечные кочевья И мосты - между добром и злом. *** То не лето красное горит, Не осенний пламень полыхает – То любовь со мною говорит, И душа любви благоухает.
Пролетают где-то стороной Городские грохоты и шумы. И стоят в окне передо мной Все мои желания и думы.
Все они певучи и легки, Все они цветны и ароматны, Все они отсюда далеки, Все передо мной – и невозвратны.
Я уже не знаю, сколько лет Жизнь моя другую вспоминает. За окном потусторонний свет Говорит о том, что смерти нет. Все живут, никто не умирает. *** Закрой себя руками: ненавижу! Вот бог, а вот Россия. Уходи! Три дня прошло. Я ничего не слышу И ничего не вижу впереди.
Зачем? Кого пытался удержать? Как будто душу прищемило дверью. Прислала почту – ничему не верю! Собакам брошу письма
- растерзать!
Я кину дом и молодость сгублю, Пойду один по родине шататься, Я вырву губы, чтоб всю жизнь смеяться Над тем, что говорил тебе: люблю.
Три дня, три года, тридцать лет судьбы Когда-нибудь сотрут чужое имя. Дыханий наших встретятся клубы – И молния ударит между ними!
Стихотворные
поэмы Юрия Кузнецова очень
необычны. Это и раблезианский гротеск «Похождения Чистякова», и поэма о
Великой Отечественной войне
«Сталинградская хроника. Оборона»,
это поэмы «Дом», «Змеи на маяке»,
«Седьмой» и другие.
Как пишет
Вадим Кожинов: «В поэзии Юрия Кузнецова речь идет не об отдельной
человеческой жизни (хотя она и может предстать на поверхности образа), но о
бытие целого народа или даже человечества. Речь идет не о сегодняшнем дне, а о
целостности эпохи или даже всего времени».
Сажусь на коня вороного – Проносится тысяча лет. Копыт не догонят подковы, Луна не настигнет рассвет.
Сокрыты святые обеты Земным и небесным холмом. Но рваное знамя победы Я вынес на теле моем.
Я вынес пути и печали, Чтоб поздние дети могли Латать им великие дали И дыры российской земли.
Друг поэта литературный критик Вадим Кожинов
отмечает такую особенность: «Чуть ли не в каждой полемической статье выражается
недовольство, что Юрий Кузнецов пишет-де
не так, как писал Пушкин или
Тютчев, или Гоголь, или Лермонтов. Тем
самым критики – скорее всего, бессознательно – высказывают свое ощущение
масштаба деятельности поэта. И едва ли можно сомневаться в том, что такой
масштаб нельзя обрести на ложной, боковой дороге. Юрий Кузнецов идет, конечно, по стержневому
пути отечественной поэзии, творя ее современную историю». |
|
Комментариев нет:
Отправить комментарий