В. Петров «Обращение к Всевышнему»

Юрий Кузнецов, как и каждый русский поэт, не мог не прийти к Вере. Путь этот был далеко не прост, о чём может свидетельствовать уже само написанное им. Там мучительные поиски, обретения и потери, греховность и покаяние, наконец, осознание своей высшей миссии поэта – выразителя русской души, русской мысли. Это пафосные слова, но так оно и есть.

Ставилась творческая задача – создать трикнижие о Христе. И если ранее в отдельных стихах и поэмах затрагивалась тема Спасителя, то здесь поэт настроил себя на некое, по сути, «Евангелие от Кузнецова». Требовалось не только применить дар сочинительства, а и постичь высший смысл явления Иисуса Христа.

Справился ли с задуманным Юрий Кузнецов? Споры на сей счёт идут и будут идти. Ведь Сыне Божий Единородный – он для всех и каждого. По моему убеждению, главным устремлением автора стало желание показать Христа в двух ипостасях, очеловечив его и обожествив. Здесь работают и символ, и притча, и миф, но более всего библейские сюжеты, словно бы переведённые на современность русским поэтом Юрием Кузнецовым, поэтом рубежа двух тысячелетий.

Автор сдержан, пишет словно бы с оглядкой на канонические тексты. А как иначе? Только так! И всё равно Кузнецов остаётся Кузнецовым. Например, про материнство Марии:

Мать спеленала дитятю в тридевять земель,

Мать уложила дитятю в постель-колыбель,

Мать напевала ему колыбельную песню,

И растекалась она по всему поднебесью.

Детство, юность, зрелось... Весь Путь Христа прослежен до Голгофы – «Дух из Него исходил, как сияющий свет», и Вознесения – «С вами Христос во все дни до скончания века!..».

Будем помнить, в какое время писались поэмы о Спасителе. Россию терзали вороги внешние и внутренние. Как мог Юрий Кузнецов, уже откликавшийся ранее в стихах на разор, смолчать здесь. Примером служил Данте, поминаемый не раз Кузнецовым. И создаётся «Сошествие в Ад». Поэт просит Христа: «Боже! Хоть тенью позволь мне попасть на тот свет...».

Поэма приобретает фантасмагорический вид. И здесь Юрий Кузнецов в своей стихии. Встречаемы различные персонажи. И если с отдалёнными во времени всё понятно, то как быть с ещё живущими?.. Выходит, поэт предсказал им незавидную судьбу силой провидца! И рефреном звучит строка:

«Это предатель, сказал я в глубокой печали...».

Последнее обращение к Всевышнему завершает поэму:

Боже, я плачу и смерть отгоняю рукой.

Дай мне смиренную старость и мудрый покой.

Увы, в следующем 2003 году поэта Юрия Кузнецова не стало, и начатая поэма «Рай» оказалась оборванной на строке:

Плачьте, потомки! Я песнь не окончил свою...

В то же время есть удивительная чистотой и светом поэма «Красный сад», созданная перед «Путём Христа». И по ней вполне можно представить, каким бы оказался «Рай» Юрия Кузнецова.

Трансформация поэтики Кузнецова очевидна. И в этом он повторил творческие судьбы знаменитых русских поэтов – Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока, Есенина... Разные имена, разный жизненный срок, но все они были в развитии до последнего. И Господь отмеривал им этот срок, сообразуясь с исполненным в поэзии.

Автор: Виктор Петров

г. Ростов-на-Дону

09.04.2025

Издательский совет Русской Православной Церкви. Из статьи «От мифа к христианской вере. Поэтика Юрия Кузнецова». https://izdatsovet.ru/news/detail.php?ID=216418

«Молитва» — последнее стихотворение поэта, написанное 8 ноября 2003 года и опубликованное уже посмертно.

Молитва

На голом острове растет чертополох.

Когда-то старцы жили там – остался вздох.

Их много было на челне... По воле волн

Прибило к берегу не всех – разбился челн.

Спросил один чрез много лет: – А сколько нас?

–      А сколько б ни было, все тут, – был общий глас.

Их было трое, видит Бог. Все видит Бог.

Но не умел из них никто считать до трех.

Молились Богу просто так сквозь дождь и снег:

– Ты в небесех – мы во гресех – помилуй всех!

Но дни летели, годы шли, и на тот свет

Сошли два сивых старика – простыл и след.

Один остался дотлевать, сухой, как трут:

–      Они со мной. Они в земле. Они все тут.

Себя забыл он самого. Все ох да ох.

Все выдул ветер из него – остался вздох.

Свой вздох он Богу возносил сквозь дождь и снег:

– Ты в небесех – мы во гресех – помилуй всех!

Мир во гресех послал корабль в морскую даль,

Чтоб разогнать свою тоску, свою печаль.

Насела буря на него – не продохнуть,

И он дал течь, и он дал крен, и стал тонуть.

Но увидала пара глаз на корабле:

Не то костер, не то звезда зажглась во мгле.

Соленый волк взревел: – Иду валить норд-ост!

Бывали знаки мудреней, но этот прост.

Пройдя как смерть водоворот меж тесных скал,

Прибился к берегу корабль и в бухте стал.

И буря стихла. Поутру шел дождь и снег.

Морские ухари сошли на голый брег.

Они на гору взобрались – а там сидел

Один оборванный старик и вдаль глядел.

Ты что здесь делаешь, глупой? – Молюсь за всех, –

И произнес трикрат свой стих сквозь дождь и снег.

Не знаешь ты святых молитв, – сказали так.

Молюсь, как ведаю, – вздохнул глупой простак.

Они молитву «Отче наш» прочли трикрат.

Старик запомнил наизусть. Старик был рад.

Они пошли на корабле в морскую даль,

Чтоб разогнать свою тоску, свою печаль.

Но увидали все, кто был на корабле:

Бежит отшельник по воде, как по земле.

Остановитесь! – им кричит. – Помилуй Бог,

Молитву вашу я забыл. Совсем стал плох.

Святой! – вскричали все, кто был на корабле. –

Ходить он может по воде, как по земле,

Его молитва, как звезда, в ту ночь зажглась...

Молись, как прежде! – был таков их общий глас.

Они ушли на корабле в морскую даль,

Чтоб разогнать свою тоску, свою печаль.

На голом острове растет чертополох.

Когда-то старцы жили там – остался вздох.

Как прежде, молится сей вздох сквозь дождь и снег: –

Ты в небесех – мы во гресех – помилуй всех!

8      ноября 2003

Стихотворение «Молитва» Юрия Поликарповича Кузнецова (1941–2003) опубликовано в сборнике «Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология» (Москва, «Вече», 2011).

С войны начинаюсь...

В творчестве одного из крупнейших русских поэтов  второй половины XX века Юрия Кузнецова (1941 – 2003) стихи о Великой  Отечественной войне, о погибшем на поле брани отце занимают особое, ключевое  место.

Многие из них уже стали хрестоматийными  («Возвращение», «Гимнастёрка», «Четыреста»), некоторые до сих пор вызывают  споры своей остротой и бескомпромиссностью («Что на могиле мне твоей  сказать?..», «Я пил из черепа отца…», «Ложные святыни»), а мощь и глубина иных  произведений по-прежнему остаются недооценёнными (поэмы «Дом», «Сталинградская  хроника», «Стальной Егорий»).

Так или иначе, без стихов Кузнецова уже невозможно  представить русскую военную поэзию XX века.

СЛЕЗЫ РОССИИ

Со страны начинаюсь,

С войны начинаюсь…

Отец мой окончен войною.

В чистом поле его,

Прорастая, распяло жнивье.

Я завернут в портянку.

Россия стоит надо мною.

Как круги под глазами,

Траншеи на бледном лице у нее.

***

Мир, разорванный свастикой,

В улицы входит пустые.

Чистит немец ботинки

Родимою щеткой овсов.

Мама,

мама не плачь!

Ты утри свои слезы,

Россия!

Слезы длинные,

Как отступления наших отцов.

***

Продолжаюсь войной,

Продолжаюсь страной,

Подымаюсь из белой березы,

Из мартена,

Из мрака,

Из розы с шипами ракет.

Но кричат до сих пор,

Высыхая, те скорбные слезы.

И от них

ни забвенья, ни сна

Моему поколению нет. 

 

Юрий Кузнецов, 1965

  

Чудо из архива

 

Кузнецов, Ю. Река имен и лиц: стихотворения / Ю. Кузнецов. - Москва: Наш современник, 2024. - 83 с. - Текст: непосредственный. 

Перед нами своего рода издательская сенсация (или по-русски – чудо!) для любителей отечественной поэзии. Редакция журнала «Наш современник» к новому году выпустила новую книгу стихов знаменитого Юрия Кузнецова. Подчеркнём – неизвестную книгу, составленную самим Кузнецовым, несмотря на то, что он умер в 2003 году. Вот как об этом пишет главный редактор «Нашего современника» Карина Сейдаметова:

«Это сборник стихотворений, который Юрий Поликарпович Кузнецов составил при жизни, но не успел опубликовать. Рукопись много лет пролежала незамеченной в старом архиве редакции «Нашего современника» и только недавно была обнаружена.

Мы сразу же решили издать эту книгу, чтобы, подобно природной реке, пролагающей себе путь сквозь преграды, «Река имён и лиц» наконец увидела свет и вышла к своему читателю».

Про особенный состав книги сказано в аннотации: «Книга известного русского поэта – в своём роде редкость. В ней собраны стихи его частной жизни, стихи-послания, стихи-портреты, любовная лирика».

Всё говорит о том, что подзаголовком для всей книги могло бы быть: «Стихи частной жизни». А название взято из стихотворения Юрия Кузнецова 1995 года: «Течёт река имён и лиц/В разорванную даль./ Как два потока в ней сошлись/ И радость, и печаль./И светит божество./Туда заброшены ключи/От сердца моего».

В сборник вошли стихотворения, посвящённые людям, которых поэт знал лично. Большинство из них прямо даны с посвящениями (открытыми или зашифрованными в инициалы), причём некоторые посвящения, судя по всему, обозначены в этой книге впервые. Практически для всех произведений указана точная дата написания. В выходных данных книги сообщается, что всё публикуется «в авторской редакции», а значит, вполне можно ожидать интересных, ранее неизвестных вариантов строк или отдельных слов. Стихи, вошедшие в сборник, уже публиковались. Это произведения разных периодов: от «Пускай останется во мне» (1956) до поэтического посвящения поэту Василию Казанцеву «Прикосновение» (1995). То есть можно предположить, что составлена книжка была как раз ровно 30 лет назад!

Чудо из архива. - Текст : электронный // Литературная газета. - 2025. - 22 января. - №3 (6967). - URL: https://lgz.ru/article/chudo-iz-arkhiva/ (дата обращения 6.02.2025)

КУЗНЕЦОВ ЧИТАЕТ

Юрий Кузнецов читает свое стихотворение "Я в поколенье друга не нашёл..."

 

Я в поколенье друга не нашёл,

И годы не восполнили утраты.

Забытое письмо вчера прочёл

Без адреса, без подписи и даты.

 

Поклонная и мягкая строка

Далёкое сиянье излучала.

Его писала женская рука -

Кому, кому она принадлежала?

 

Она просила участи моей -

Порыв последний зрелости бездомной.

А я не знаю, чем ответил ей,

Я всё забыл, я ничего не помню.

 

Их много было, светлых и пустых,

Которые любви моей искали.

Я вспомнил современников своих -

Их спутниц... нет, они так не писали.

 

Такой души на свете больше нет.

Забытое за поколеньем новым,

Никто не вырвал имени на свет

Ни мужеством, ни верностью, ни словом.

1971

Последний олимпиец

«Юрий Кузнецов – это не просто небожитель нашего поэтического Олимпа. На нашем Олимпе его можно было бы назвать Зевсом. Впрочем, он и похож частенько на Зевса, посылающего молнии на головы поверженных»  – написал так при жизни поэта Владимир Бондаренко. «Ибо поэзия Юрия Кузнецова продолжает исторгать из себя светоносные лучи, и никуда от них не спрятаться… Олимпийство во всей своей брутальной правдивости и первичности.  В русской поэзии такими же несомненными олимпийцами были Гавриил Державин и Федор Тютчев. Нечто олимпийское чувствуется у Баратынского, у Иннокентия Анненского, у Блока, у позднего Заболоцкого. В таком понимании поэзии нет оценочной величины. Нет высокомерия, нет олимипийской братской поруки, отделяющей жителей этого Олимпа от поэтов иных традиций и измерений. Скорее есть трагизм заброшенного в наше земное пространство XX века одинокого небесного странника. Иногда поэт, как инопланетянин, не знает, что ему делать с окружающими, кому улыбаться, от кого отворачиваться. Иногда поэт явно тоскует, почему он не живет в том горнем мире своих соратников по олимпийскому измерению, какими силами он выброшен оттуда на грешную землю, низвержен с Олимпа.

Воздух полон богов на рассвете,

На закате сетями чреват.

И мои кровеносные сети,

И морщины о том говорят.

Делать нечего! Я погибаю,

Самый первый в последнем ряду.

Перепутанный мрак покидаю,

Окровавленным светом иду.

(«Бой в сетях», 1983)

 Скажем, совсем иные понятия времени и пространства у Сергея Есенина и Николая Рубцова, у Некрасова и Гумилева, что ничуть не принижает их поэзию, но дает ей совсем иное звучание.

В мое понятие олимпийства тем более не входит никакое спортивно-рейтинговое, коммерчески-деловое псевдо-олимпийство, столь знакомое нам по мировым олимпиадам. Нет. Боги того величественного мифического

Олимпа не рядились за право первенства, они все были первыми и первичными.

Именно олимпийство и придает поэзии Юрия Кузнецова высочайший трагизм, трагизм во всем: в любви и в дружбе, в отношении к народу и к государству, в ощущении надвигающихся бед. В чем-то он сам со своим олимпийством – знак высокой беды.

Но с предчувствием древней беды

Я ни с кем не могу поделиться.

На мои и чужие следы

Опадают зеленые листья.

(«Битва звезд. Поединок теней», 1976)

Именно трагизм личности становится главным препятствием для восприятия его самого его же поэтическими соратниками. Тем более – трагизм, непонятный большинством, принимаемый за эпатаж, за провокацию, а то и за погоню вослед дешевой популярности. Обывательскому богемному мирку нет дела до того, что и сам поэт не волен быть иным, что он сам, как человек, мне думается, иногда сгибается под тяжестью своего креста.

И с тех пор я не помню себя:

Это он, это дух с небосклона!

Ночью вытащил я изо лба

Золотую стрелу Аполлона.

(«Поэт», 1969)

Кстати, стрела Аполлона, пронизывая все поэтическое пространство Кузнецова, позволяет делать низкое – высоким, обыденное – бытийным, пародийное – трагедийным. Казалось бы, иногда Кузнецов позволяет себе небрежные, затасканные глагольные рифмы, пересказывает анекдоты, утверждает тривиальные истины. Какой-нибудь поэтишко скажет: я тоже так могу. Так, да не так. Нет гравитации поэзии, нет того неведомого свиста, который отдаляет незримой стеной обитателя Олимпа от даже весьма способных стихотворцев.

Плащ поэта бросаю – ловите!

Он согнет вас до самой земли.

Волочите его, волочите,

У Олимпа сшибая рубли.

(«Отповедь», 1985)

Приняв это олимпийство Юрия Кузнецова как образ его мысли, как его поэтическую систему, становятся логичными и понятными многие якобы несуразности в его стихах и выступлениях. Его подход к Пушкину, по сути определивший совсем иной путь развития для русской национальной поэзии. Его подход к сверстникам. Его отношение к женской поэзии. И даже его подход к нашему христианскому Богу. Путь Юрия Кузнецова к Христу – сложнейший путь человека, знакомого с Пантеоном олимпийских координат времени и пространства, добра и зла, победы и поражения. Но в итоге (а это важнее всего!) он пришел именно к православному пониманию Бога и человека. Он через олимпийское мироощущение пришел к живому Христу. Не к книжному, не к иконописному, а к Христу, живущему в сердцах простодушных мирян, к Христу, понятному простому человеку. В конце концов поэма Юрия Кузнецова «Путь Христа» - это еще один народный апокриф.

Мне думается, лишь сейчас Юрий Кузнецов обретает искомое спокойствие, обретает путь к Богу и дает своим читателям, простым русским людям живое ощущение истинности Христа. Пусть фарисеи и саддукеи ищут в поэме привычную для поэта вольность и демонические призраки. Демоны отстали от поэта. Не выдержали испытания его трагическим холодом. Бесы перемерзли на той высоте, куда добрались на плечах поэта. И его новый внутренний двигатель – это путь, заповеданный нам Христом. Ему по этому новому пути идти неимоверно труднее, чем другим, легко прыгающим из атеистического виршеплетства в неофитство кликушества. «Но горный лед мне сердце тяжелит. / Душа мятется, а рука парит». Олимпийский ветер смирился перед Царством Небесным. Смиримся и мы перед его поэтическим подвигом.

Отговорила моя золотая поэма.

Все отсальное – и слепо, и глухо, и немо.

Боже! Я плачу и смерть отгоняю рукой.

Дай мне смиренную старость и мудрый покой.

(«Путь Христа», 2001)

Бондаренко, В.Г.  Последний олимпиец / В. Г. Бондаренко. – Текст: непосредственный // Последние поэты империи / Авт. коммент. Л. С. Колюжная. – Москва: Молодая гвардия, 2005. – С. 555-770.

ПОЭТ И ВОЙНА

                                             Поиск отца: «Четыреста»

С большого стихотворения «Четыреста» (1974) в творчестве Юрия Кузнецова начинает разрабатываться восходящий еще к античности (например, к «Энеиде» Вергилия) мотив путешествия в загробный мир в поисках отца. Этот мотив перейдет и в прозу поэта и будет блистательно завершен в казачьей думе «Два креста» (1992). Встреча планировалась также в незавершенной предсмертной поэме «Рай» (2003).

Поликарп Ефимович погиб, когда сыну было всего три года. Но сын не просто запомнил отца. С этим воспоминанием связан и первый в его жизни символ: «Помню, как долго открывал тяжелую калитку… ту самую, перед которой недавно стоял отец. Выйдя на улицу, я увидел сырой, мглистый, с серебряной поволокой воздух. Ни улицы, ни забора, ни людей, а только этот воздушной сгусток, лишенный очертаний… Это было то самое туманно дремлющее семя, из которого выросло ощущение единого пространства души и природы».

Читатель поэзии Кузнецова вправе предположить, что, возможно, из этого же сгустка родился не только столб крутящейся пыли в «Возвращении», но и многочисленные образы стремительной, даже сверхскоростной метаморфозы, которыми так сильны стихи поэта.

«Четыреста» — это баллада Юрия Кузнецова. В ней автор поднимает вопрос о кровной связи с отцом и предчувствует Бессмертный полк.

 

ЧЕТЫРЕСТА

 

Четыре года моросил,

Слезил окно свинец.

И сын у матери спросил:

– Скажи, где мой отец?

 

– Пойди на запад и восток,

Увидишь, дуб стоит.

Спроси осиновый листок,

Что на дубу дрожит.

 

И сын на запад и восток

Послушно пошагал.

Спросил осиновый листок,

Что на дубу дрожал.

 

Но тот осиновый листок

Сильней затрепетал.

– Твой путь далёк, твой путь далёк, –

Чуть слышно прошептал.

 

– Иди куда глаза глядят,

Куда несёт порыв.

– Мои глаза давно летят

На Керченский пролив.

 

И подхватил его порыв

До керченских огней.

Упала тень через пролив,

И он пошёл по ней.

 

Но прежде чем на синеву

Опасную шагнуть,

Спросил народную молву:

– Скажи, далёк ли путь?

 

– Ты слишком юн, а я стара,

Господь тебя спаси.

В Крыму стоит Сапун-гора,

Ты у неё спроси.

 

Весна ночной миндаль зажгла,

Суля душе звезду,

Девице – страсть и зеркала,

А юноше – судьбу.

 

Полна долина под горой

Слезами и костьми.

Полна долина под горой

Цветами и детьми.

 

Сбирают в чашечках свинец

Рои гремучих пчёл.

И крикнул сын: – Где мой отец?

Я зреть его пришёл.

 

Гора промолвила в ответ,

От старости кряхтя:

– На полчаса и тридцать лет

Ты опоздал, дитя.

 

Махни направо рукавом,

Коли таишь печаль.

Махни налево рукавом,

Коли себя не жаль.

 

По праву сторону махнул

Он белым рукавом.

Из вышины огонь дохнул

И грянул белый гром.

 

По леву сторону махнул

Он чёрным рукавом.

Из глубины огонь дохнул

И грянул чёрный гром.

 

И опоясалась гора

Ногтями – семь цепей.

Дохнуло хриплое «ура»,

Как огнь из-под ногтей.

 

За первой цепью смерть идёт,

И за второю – смерть,

За третьей цепью смерть идёт,

И за четвертой – смерть.

 

За пятой цепью смерть идёт,

И за шестою – смерть,

А за седьмой – отец идёт,

Сожжён огнём на треть.

 

Гора бугрится через лик,

Глаза слезит свинец.

Из-под ногтей дымится крик:

– Я здесь, я здесь, отец!

 

Гора промолвила в ответ,

От старости свистя:

– За полчаса и тридцать лет

Ты был не здесь, дитя.

Через военное кольцо

Повозка слёз прошла,

Но потеряла колесо

У крымского села.

 

Во мгле четыреста солдат

Лежат – лицо в лицо.

И где-то тридцать лет подряд

Блуждает колесо.

 

В одной зажатые горсти

Лежат – ничто и всё.

Объяла вечность их пути,

Как спицы колесо.

 

Не дуб ли нá поле сронил

Листок свой золотой,

Сын буйну голову склонил

Над памятной плитой.

 

На эту общую плиту

Сошёл беззвёздный день,

На эту общую плиту

Сыновья пала тень.

 

И сын простёр косую длань,

Подобную лучу.

И сын сказал отцу: – Восстань!

Я зреть тебя хочу...

 

Остановились на лету

Хребты и облака.

И с шумом сдвинула плиту

Отцовская рука.

 

Но сын не слышал ничего,

Стоял как в сумрак день.

Отец нащупал тень его –

Отяжелела тень.

 

В земле раздался гул и стук

Судеб, которых нет.

За тень схватились сотни рук

И выползли на свет.

 

А тот, кто был без рук и ног,

Зубами впился в тень.

Повеял вечный холодок

На синий божий день.

 

Шатало сына взад-вперёд,

Он тень свою волок.

– Далёк ли путь? – пытал народ.

Он отвечал: – Далёк.

 

Он вёл четыреста солдат

До милого крыльца.

Он вёл четыреста солдат

И среди них отца.

 

– Ты с чем пришёл? – спросила мать.

А он ей говорит:

– Иди хозяина встречать,

Он под окном стоит.

 

И встала верная жена

У тени на краю.

– Кто там? – промолвила она. –

Темно. Не узнаю...

 

– Кто там? – твердит доныне мать,

А сын ей говорит:

– Иди хозяина встречать,

Он под окном стоит…

 

– Россия-мать, Россия-мать, –

Доныне сын твердит, –

Иди хозяина встречать,

Он под окном стоит.

1974

 

Богачков Евгений, Рыбкин Павел

 

10 главных стихов Ю. П. Кузнецова. – Текст : электронный // prosodia. ru : Медиа о поэзии [сайт]. – URL: https://prosodia.ru/catalog/shtudii/10-glavnykh-stikhotvoreniy-yuriya-kuznetsova/ (дата обращения: 07.05.2024)